Книга соболезнований

Георгий Владиславович Давыдов

Светлая Память замечательному дипломату и ученому Евгению Петровичу Бажанову.

Евгений Петрович открыл двери академии для юных ребят в 2012 г. Если бы не это решение, многие - и я в их числе - никогда не встретили бы верных друзей, надежных товарищей, любимых супруг и супругов.

Открытость Евгения Петровича свежим идеям подарила академии многие спортивные, научные и интеллектуальные проекты, без которых студенческая жизнь была бы заурядной, тянущейся от пары к семинару и от семинара к зачету.

Очень больно от уходивших в последние годы профессоров и сотрудников академии. Уход Евгения Петровича - печальная точка в смене эпох в академии, да и не только в ней.

Оттого еще отчетливее желается сохранить историю знакомства с дипломатией, светлейшими умами отечественной науки и политики, среди которых одним из ярчайших был Евгений Петрович.

Прощайте, Евгений Петрович! Бесконечно благодарю вас за то, кем стал я и мои сверстники.

Г. Давыдов
Слушатель академии 2012-2021 гг.

Alexey Nikolaevich Saltunov

Что ни скажи по такому случаю - всё вызывает претензии, так что лучше помолчим. (убит переводчиком Ким Чен Ина) Яковенко, конечно, не тот спец, а Бажанов разрешил бы эту сложнейшую проблему на раз два: 17.07 вез в электричке 8 кг свежепойманой рыбы, пассажиры напротив и позади накупили у торговки Т.Б.Морозовой пирожков, растигаев и жевали изо всех сил возле моей рыбы, 18.09 давеча я вез 8 кг рыбы также, только мятой обложил - 3 кг было мяты, опять семья из трех человек с подростком, и две пары бабусек, все купили у разносчика мороженное рожок в шоколаде и три остановки в семь ртов жевали изо всех сил возле моей рыбы, а Татьяна Борисовна Морозова в начале вагона опять пирожки продавала, но никто её не слышали в конце. Моё почтение.

Владимир Набоков

Анне Сергеевне Быстровой
от Владимира Набокова
Уважаемая Анна Сергеевна, потрясен только что полученным мною сообщением о внезапной кончине Жени Бажанова, моего давнего и очень близкого друга, уход которого из жизни является для меня лично тяжелой, невосполнимой потерей. Увидев в некрологе на сайте Дипакадемии Вашу фамилию, я вспомнил, как Женя, когда я в начале 2000-х работал в Минэкономразвития в японском отделе, неоднократно спрашивал меня, знаком ли я с Димой Быстровым из Департамента, занимавшегося, в частности, вопросами ВТО, и всячески рекомендовал его мне как толкового и порядочного человека. Тогда он мне говорил только о том, что Дима был женат на его родственнице. Как я теперь понимаю, это, наверное, были Вы. А я действительно был знаком с Димой, у нас с ним установились очень добрые отношения не только по работе, но и в чисто человеческом плане. Он весьма живо интересовался японскими делами, а мне нравился его неформальный, очень серьезный и вдумчивый подход к работе, внимательное отношение к просьбам, мягкость и интеллигентность в манере поведения. Не знаю, где сейчас Дима. Прошло много лет, но надеюсь, что он помнит обо мне. Я об этом пишу, поскольку Вас лично не знаю, но хотел бы, чтобы Вы лучше могли понять, почему я обращаюсь именно к Вам.
С Женей я познакомился в 1985 году в Международном отделе ЦК КПСС, где я был младшим референтом с 1980 по 1988 гг. У нас сложился дружный неформальный коллектив молодых сотрудников, часто вместе обедавших в служебной столовой, где в ходе неформального общения, мы, в частности, горячо обсуждали все то, что происходило тогда в нашей стране. В этот круг входили, между прочим, те, кто в дальнейшем приобрели известность, добились больших успехов в различных сферах общественной деятельности, в частности, журналист-китаевед Юрий Тавровский, специалисты по странам Южной Азии, дипломаты Константин Провалов и Андрей Гуляев, ответственный сотрудник аппарата Госдумы Андрей Давыдов и др.
Женя на этих встречах неизменно был неформальным лидером, сразу же обратившим на себя мое внимание своей страстностью, феноменальной памятью, чувством ироничного юмора, талантом убедительного полемиста и увлекательного, интересного рассказчика. У меня с Женей всегда были разногласия по многим вопросам истории, внутренней и внешней политики, но это не мешало нам испытывать друг к другу искреннюю человеческую симпатию, которая постепенно переросла в прочную, настоящую мужскую дружбу. Не побоюсь сказать, что Женя был один из немногих оставшихся к тому времени у меня друзей, к которому, несмотря на редкость встреч, у меня сохранилась искренняя и глубокая дружеская привязанность, что вообще-то редко встречается в зрелом возрасте. Ведь как правило, чувство привязанности и рождающаяся на этой основе настоящая дружба обычно возникают в более ранние детские и юношеские годы.
Если мне не изменяет память, впервые я увидел Женю вместе с Наташей где-то в середине 80-х годов, когда мы с Женей работали на Старой площади. В один из дней мы как-то вместе с Женей выходили из 3-го подъезда в летний вечер после работы. Женя меня представил Наташе, и поскольку надо было идти в разные стороны, то мы тут же расстались. Потом наше общение становилось все более интенсивным, и я не раз стал бывать у него дома на Университетском проспекте, а в дальнейшем и в квартире на Кутузовском проспекте, где он вместе с Наташей жил со своей тещей Ниной Антоновной, добрейшей души женщиной-врачом, которую Женя обожал, но над которой он со свойственным ему чувством юмора и иронией нередко добродушно подтрунивал. Он называл ее «Нин Антонна», умиляя меня своей манерой произносить это своим певучим бархатным баритоном, продолжающим звучать во мне и сейчас, словно отголосок далекого эха.
Мне запомнилось, как я был как-то у них в гостях на Кутузовском. Там я и познакомился с Ниной Антоновной, которую после этого видел не более одного-двух раз. Помню, что Женя позвонил женщинам непосредственно перед нашим приездом, и мы нагрянули практически неожиданно, застав их слегка врасплох. Я поначалу чувствовал себя несколько скованно. В то время как мы представлялись друг другу и обменивались какими-то первыми фразами, Женя скромно отмалчивался, предоставляя женщинам возможность взять инициативу в свои руки и занять меня чем-нибудь, дав возможность привыкнуть к новой обстановке и почувствовать себя более свободно. У меня с Наташей и ее мамой завязалась беседа, и я даже не заметил, как обстановка постепенно разрядилась. Я почувствовал себя легко и непринужденно. В какой-то момент «Нин Антонна» удалилась в свою комнату, а мы, оставшись уже втроем, стали ужинать и так увлеклись разговорами, что не заметили, как вечер сменился глубокой ночью, и я не без сожаления был вынужден на ходу прервать увлекшую нас беседу, чтобы успеть вернуться домой на последнем троллейбусе.
После моего ухода из Международного отдела я работал в Японии и в Москве в различных организациях, но никогда, даже после завершения моей трудовой деятельности и ухода не пенсию, наша связь не прерывалась. Сейчас я с женой, дочерью и внуками временно пребываю в австралийском Брисбене, но даже во время моих редких приездов в Москву старался не упускать возможности с Женей увидеться.
В семье Женя был, по моему впечатлению, ведущим, но для меня он всегда был неотделим от Наташи, которую я хоть и воспринимал как действующую на его фоне своего рода главную актрису второго плана, но чувствовал, что без нее в его жизни ничего бы не было. По-настоящему я это понял только тогда, когда Наташи не стало, и я воочию мог убедиться в том, что для него она значила.
Особенно глубоко я это ощутил во время приезда Жени и Наташи в Токио во второй половине 90-х гг., когда я работал в Торгпредстве. Поскольку в то время я жил на территории Торгпредства в предоставленной мне двухкомнатной служебной квартире один, то с удовольствием предложил им остановиться у меня, а не в гостинице. Всем нам так было удобнее, поскольку в свободное время от выступлений с лекциями и встреч, организованных Жене и Наташе при содействии Посольства и Торгпредства, я постоянно был с ними, сопровождая на автомобиле по городу или отдыхая вместе дома, имея редчайшую возможность, не спеша, видеть с близкого расстояния Женю и Наташу вместе, побыть с ними в неформальной, располагающей к не связанной какими-либо условностями обстановке естественного общения.
Помню, жара стояла несусветная. Было очень душно из-за высокой влажности. С нас пот катил градом. Только в машине и дома кондиционеры позволяли делать короткие передышки, а поскольку Женя и Наташа оказались заядлыми пешеходами, желавшими обойти и посмотреть как можно больше мест, то мы много ходили пешком. Я не переставал удивляться их безграничной энергии и живому интересу ко всему, что нас окружало. От Японии и японцев они были в восторге, реагируя на все очень бурно и эмоционально. Поражало, что несмотря на буквально сжигавшую нас жару, забиравшую (по крайней мере, у меня) последние остатки сил, они этого зноя как будто не замечали. Женя не переставал сыпать шутками, доводя нас от непрерывного смеха до коликов в животе. Лично я не помню, чтобы мне приходилось когда-либо до того или после так откровенно и так много смеяться. В Токио, каждый раз после возвращения из города мы за ужином или просто отдыхая, продолжали обмениваться впечатлениями от увиденного и вели бесконечные дискуссии, принимавшие порой очень острый характер. В этих спорах наши эмоции иногда зашкаливали, и мы не раз, нападая друг на друга доводили себя до белого каления. Зато, когда битва заканчивалась и мы остывали, все как рукой снимало – разговор перетекал в более спокойное русло высоких тем общефилософского характера, и лучших слушателей-собеседников, чем Женя и Наташа было трудно себе представить. Мне казалось, что они в этих беседах, как дети, всегда ожидали чего-то особенного, каких-то откровений, очень тонко чувствовали красоту оригинальных мыслей, искренне радуясь, когда что-то подобное рождалось в наших разговорах. Я это всегда чувствовал и ценил как проявление особого таланта, присущего тем, кто, занимаясь исследованиями в широком смысле этого слова, знает по себе, что такое муки творчества, рождающего новое.
Особенно памятной для меня стала наша встреча, когда однажды, приехав в Москву из Токио летом в отпуск, мы увиделись с Женей у него на работе в Дипакадемии, и в конце рабочего дня, когда нам, как всегда после долгого перерыва, не хватило времени обсудить все волновавшие нас проблемы, он неожиданно предложил «махнуть» с ним на дачу. Тем более, что была пятница, впереди – выходной день, и у нас была масса времени в кои-то веки раз пообщаться без всяких ограничений. Я искренне обрадовался такой редкой возможности и согласился без всяких колебаний.
Женя позвонил на дачу Наташе, предупредив, что мы едем, посадил меня на свою старенькую, показавшуюся мне изрядно потрепанной «Волгу», и мы, заехав по пути в магазин купить провизии, двинулись в путь. Дорога оказалась не близкой и немного утомительной. Я впервые видел за рулем Женю, который вел машину довольно лихо, искусно справляясь со множеством зигзагов и поворотов. За городом мы довольно долго ехали по старому разбитому асфальту, на котором «Волгу» изрядно трясло.
Прибыли на дачу затемно, легко поужинали и практически сразу разошлись спать. А на следующий день у нас был настоящий праздник. Погода стояла прекрасная. Ярко светило солнце. Дом стоял в окружении плотной стены высоких деревьев, дикорастущего и посаженного обитателями дачи буйно разросшегося густого зеленого кустарника. Звенящий от чистоты и легкости воздух был насквозь пропитан летним ароматом цветов и трав. Женя включил музыку, колдовал с шашлыками, женщины готовили закуски и накрывали на стол, а я помогал чем мог, наслаждаясь атмосферой отдыха и покоя, которая так естественно и незаметно поддерживалась хозяйками этого дома. После вкусного обеда и непродолжительного отдыха мы с Женей вернулись в Москву, а у меня до сих пор хранятся фотографии, напоминающие об этом прекрасном дне, фотографии, на которых я вижу всех нас – Женю, Наташу, Нину Антоновну и самого себя. Эти снимки я храню, как дорогую реликвию, напоминающую в том числе о счастливых моментах своей собственной жизни, на страницах которой всегда будет присутствовать дорогой для меня незабываемый образ Жени.

Соболезнования от директора "Пушкинского дома" в Сеуле Ким Сон Мён

Выражаю свои искренние соболезнования в связи со смертью ректора Евгения Петровича Бажанова. Он был мне близким по душе как и отец, как и друг.
Светлая память этому замечательному человеку.

От д-ра Робюг Пак, посла Республики Корея в России и Армении (2015-2017)

Памяти моего большого друга доктора Евгения Петровича Бажанова

Для меня большая честь вспомнить и сказать несколько слов о докторе Евгении Петровиче Бажанове.
Бажанову. Я всегда вспоминаю жизнь моего дорогого друга, доктора Евгения Петровича Бажанова, особенно в тот период, когда я работал в Москве в 1990-х и 2015 годах. Он был поистине замечательным ученым, с теплым сердцем и светлой улыбкой. Его будет глубоко не хватать всем, кто его знал.

Я впервые встретил доктора Евгения Петровича Бажанова в 1991 году, когда мы были молодыми людьми, готовыми к большим переменам в России. Мы быстро подружились, и с тех пор я дорожу нашей дружбой. Он был из тех друзей, который каждый раз откровенно и толково, с хорошим чувством юмора всегда помогал мне и наставлял меня.
Однако доктор Евгений Петрович Бажанов был, прежде всего, прекрасным руководителем, который воплощал свои идеалы на практике, являясь истинным примером для всех нас, включая его научную деятельность и работу по сохранению памяти о большом вкладе доктора Натальи Бажановой в исследования по международным отношениям. Он всегда был готов помочь русским и корейцам в их взаимовыгодном сотрудничестве. Он был из тех великих людей, которые стараются сделать этот мир лучше для всех.

Уход из жизни доктора Евгения Петровича Бажанова оставил в моем сердце глубокую пустоту, которую невозможно заполнить. Но я знаю, что он хотел бы, чтобы я старался жить полной жизнью, так же как и он. Хочу процитировать: "Дружба - это единственный цемент, который скрепляет мир".

Я знаю, что сейчас он был бы в лучшем месте со своей покойной женой, доктором Натальей Бажановой.
Теперь мне будет его очень не хватать. Я люблю тебя, мой друг, доктор Евгений Петрович Бажанов, и большое спасибо за все, что ты сделал для меня и для всего мира!

Sung-kwan Cho

It is with deep sadness that we learned about the passing of former rector of diplomatic Academy.
On behalf of the Embassy of Republic of Korea in Moscow, I extend my heartfelt condolences to his family and and the entire academy community during this difficult time.
The loss of such a remarkable individual is not only felt within the esteemed institution, but also within the diplomatic community as a whole.
His contributions to the field of diplomacy will be remembered and cherished for years to come.
May the late rector's soul rest in eternal peace.

With sincere condolences,

Sung-kwan Cho
Minister, Embassy of the Republic of Korea